После тяжёлой дороги, икко, наконец, удалось найти однокомнатный номер. Хаккурю в гостиницу не пустили, и он ждал снаружи, чтобы в удобный момент воспользоваться крыльями. Когда сверху послышались знакомые громкие голоса, дракончик влетел в окно, опустился на стол и огляделся. Икко выглядела непривычно: Годжо сидел на шкафу, пачкая волосы побелкой, Санзо – с ногами на подоконнике, Гоку забился под кровать. Хаккай, весь в лозе, устроился в кресле. В руке он держал огромную ромашку. - Годжо, Санзо, Гоку, - повторял йокай, отрывая и роняя на пол белые лепестки, - Годжо, Санзо, Гоку… Неожиданно он ткнул длинным ногтем в центр цветка, и лепестки разлетелись по убогой комнате. - Нет, жертвой будет Хаккурю! Хаккай уже давно пришёл в себя, убивать никого не собирался, он шутил, но дракончик юмора не понял и обернулся железным джипом прямо там, где был - на столе.
Лоза щекочется под кожей, и это неприятно. Вообще то Хаккай не боится щекотки, но это надоедает, навязчиво, ежесекундно, словно шепот в ухо "выпусти, выпусти, выпусти". Сдерживаться в чем то приятно, приятно видеть того, кого ненавидишь, за решеткой-лозой, даже если это кто-то тоже ты. Когда шепот лозы становится невыносимым, Хаккай поглаживает горячий металл лимитеров. Когда не помогает и это, он уходит в лес. - Куда ты? - слышит Хаккай сквозь шепот лозы и оборачивается, чтобы увидеть полукровку. Годжо стоит с чашкой чая, в одной майке и брюках на крыльце, от чашки поднимается пар и Хаккай с десяти шагов может чувствовать от чая слабый запах жасмина. Хочется шагнуть ближе и обхватить эту чашку обеими руками как якорь, держащий на этой стороне безумия, но обострившееся обоняние говорит о том, что грань уже слишком близко. - Поохотиться, - говорит Хаккай и наклоняет голову набок: - Мяу? - Принеси кролика, - ухмыляется Годжо и делает глоток из чашки. - Они здесь не водятся. Только вороны, - Хаккай отворачивается и идет к лесу. Годжо смотрит ему вслед. Годжо прошел следом один раз, чтобы увидеть сверкнувшие лимитеры и танец смерти. Черные птицы, словно их влекло нечто неведомое, кидались на екая, по коже которого струилась зеленая нить, они каркали, словно кто то хрипло смеялся, и кидались на екая, тот подпрыгивал и бил удлиннившимися когтями, к лицу и рукам приставали обломки черных перьев, испачканных кровью, кидался с какой то дикой ненавистью, яростью.. а потом одна из птиц рухнула под ноги зверю. Другая, третья... следующим рухнул на колени екай, поднимая крошечные кусочки металла, чтобы закрепить на ухе. Странно и жутко было смотреть, как черные птицы медленно поднимались к вершинам деревьев, переставая "смеяться", а Хаккай очень аккуратно счищал с рук перья и кровь, плотно сжав губы. Кажется, тогда Хаккай его заметил, он посмотрел на деревья, за которыми стоял Годжо, поднял руку и слизнул с запястья собственную кровь, сочащуюся из ранки от удара одного из клювов. Губы екая шевельнулись, почему то Годжо послышалось по кошачьи обиженное: - Мяу. Полукровка дождался екая в стороне от поляны. Хаккай медленно улыбнулся ему, мягко и осторожно, словно вспоминая, как это делать. - Ты прав, тут не водятся кролики, - пробормотал Годжо и коснулся запястья Хаккая. Тот склонил голову набок, словно прислушиваясь к своим ощущениям: - Хочешь, я схожу в город и куплю мяса? Годжо не говорит Хаккаю, что видит в его глазах, когда тот уходит на охоту. Но больше не ходит следом. Хаккай чувствует лимитеры под пальцами, словно клипсы расплавлены и прожигают плоть, но это всего лишь беснуется лоза, боясь и ненавидя заточение, ненавидя сплетаться где то внутри плотной решеткой, заточив внутри зверя - собственную суть. Хаккай снимает лимитеры и только тогда замечает в глубине поляны красные ромашки, яркие, как волосы Годжо или кровь ворон... Он подходит и опускается на землю, срывая один цветок. В храме говорили, снимать лимитеры нельзя, можно сойти с ума... кажется он уже безумен. Просто еще не потерял контроль.. через сколько "походов на охоту" он не сможет вернуться? Через сколько раз боль от лимитеров станет невыносима и пальцы дрогнут, подчиняясь лозе? У ромашки под пальцами нежные как шелк лепестки, чуть теплые... красные, как волосы Годжо. Как глаза, следящие за безумным танцем екая сквозь листву... Годжо придет искать его сюда, если Хаккай не вернется с "охоты"? Зверю легче о таком думать, можно не уговаривать себя, что лучше не приходить для Годжо, можно просто обрывать о одному алые лепестки: - Придет - не придет, придет - придет. - Не придет... - одними губами произносит екай и отрывает предпоследний лепесток.
После тяжёлой дороги, икко, наконец, удалось найти однокомнатный номер. Хаккурю в гостиницу не пустили, и он ждал снаружи, чтобы в удобный момент воспользоваться крыльями. Когда сверху послышались знакомые громкие голоса, дракончик влетел в окно, опустился на стол и огляделся.
Икко выглядела непривычно: Годжо сидел на шкафу, пачкая волосы побелкой, Санзо – с ногами на подоконнике, Гоку забился под кровать.
Хаккай, весь в лозе, устроился в кресле. В руке он держал огромную ромашку.
- Годжо, Санзо, Гоку, - повторял йокай, отрывая и роняя на пол белые лепестки, - Годжо, Санзо, Гоку…
Неожиданно он ткнул длинным ногтем в центр цветка, и лепестки разлетелись по убогой комнате.
- Нет, жертвой будет Хаккурю!
Хаккай уже давно пришёл в себя, убивать никого не собирался, он шутил, но дракончик юмора не понял и обернулся железным джипом прямо там, где был - на столе.
Годжо сидел на шкафу, пачкая волосы побелкой, Санзо – с ногами на подоконнике, Гоку забился под кровать.
трусы несчастные
авору букет
не он.
Не трусы, а разумные люди, или, сапиенсы разных рас.
з.))
- Куда ты? - слышит Хаккай сквозь шепот лозы и оборачивается, чтобы увидеть полукровку. Годжо стоит с чашкой чая, в одной майке и брюках на крыльце, от чашки поднимается пар и Хаккай с десяти шагов может чувствовать от чая слабый запах жасмина. Хочется шагнуть ближе и обхватить эту чашку обеими руками как якорь, держащий на этой стороне безумия, но обострившееся обоняние говорит о том, что грань уже слишком близко.
- Поохотиться, - говорит Хаккай и наклоняет голову набок:
- Мяу?
- Принеси кролика, - ухмыляется Годжо и делает глоток из чашки.
- Они здесь не водятся. Только вороны, - Хаккай отворачивается и идет к лесу.
Годжо смотрит ему вслед.
Годжо прошел следом один раз, чтобы увидеть сверкнувшие лимитеры и танец смерти. Черные птицы, словно их влекло нечто неведомое, кидались на екая, по коже которого струилась зеленая нить, они каркали, словно кто то хрипло смеялся, и кидались на екая, тот подпрыгивал и бил удлиннившимися когтями, к лицу и рукам приставали обломки черных перьев, испачканных кровью, кидался с какой то дикой ненавистью, яростью.. а потом одна из птиц рухнула под ноги зверю. Другая, третья... следующим рухнул на колени екай, поднимая крошечные кусочки металла, чтобы закрепить на ухе. Странно и жутко было смотреть, как черные птицы медленно поднимались к вершинам деревьев, переставая "смеяться", а Хаккай очень аккуратно счищал с рук перья и кровь, плотно сжав губы. Кажется, тогда Хаккай его заметил, он посмотрел на деревья, за которыми стоял Годжо, поднял руку и слизнул с запястья собственную кровь, сочащуюся из ранки от удара одного из клювов.
Губы екая шевельнулись, почему то Годжо послышалось по кошачьи обиженное:
- Мяу.
Полукровка дождался екая в стороне от поляны. Хаккай медленно улыбнулся ему, мягко и осторожно, словно вспоминая, как это делать.
- Ты прав, тут не водятся кролики, - пробормотал Годжо и коснулся запястья Хаккая.
Тот склонил голову набок, словно прислушиваясь к своим ощущениям:
- Хочешь, я схожу в город и куплю мяса?
Годжо не говорит Хаккаю, что видит в его глазах, когда тот уходит на охоту. Но больше не ходит следом.
Хаккай чувствует лимитеры под пальцами, словно клипсы расплавлены и прожигают плоть, но это всего лишь беснуется лоза, боясь и ненавидя заточение, ненавидя сплетаться где то внутри плотной решеткой, заточив внутри зверя - собственную суть.
Хаккай снимает лимитеры и только тогда замечает в глубине поляны красные ромашки, яркие, как волосы Годжо или кровь ворон... Он подходит и опускается на землю, срывая один цветок. В храме говорили, снимать лимитеры нельзя, можно сойти с ума... кажется он уже безумен. Просто еще не потерял контроль.. через сколько "походов на охоту" он не сможет вернуться? Через сколько раз боль от лимитеров станет невыносима и пальцы дрогнут, подчиняясь лозе? У ромашки под пальцами нежные как шелк лепестки, чуть теплые... красные, как волосы Годжо. Как глаза, следящие за безумным танцем екая сквозь листву... Годжо придет искать его сюда, если Хаккай не вернется с "охоты"? Зверю легче о таком думать, можно не уговаривать себя, что лучше не приходить для Годжо, можно просто обрывать о одному алые лепестки:
- Придет - не придет, придет - придет.
- Не придет... - одними губами произносит екай и отрывает предпоследний лепесток.